ЧТО ХОЧУТ ТО И ДЕЛАЮТ!
Новый директор был суров. Так говорили все. В первый же день он вызвал меня к себе и, прямо глядя в глаза, спросил:
- Вы там, в вашем отделе, перевыполнить план на 150 процентов могёте или не могёте?
Я замялся. Дело не в том, что нам было трудно перевыполнить наш план. Мы могли его перевыполнить и на 100, и на 300, и на 800 процентов. Но я не знал, как мне выразить свое согласие словами. Вопрос был задан так, что отвечать на него надо было полно. Но ответить «можем» - означало указать новому шефу на его безграмотность. А ответить «могём» у меня не поворачивался язык.
- Ну что же вы молчите? - строго переспросил шеф. - Могёте или не могёте?
- Да! - ответил я.
- Что - да? - рассердился он. - Я вас конкретно спрашиваю, и вы конкретно отвечайте: метете или не метете?
- Конечно! - ответил я.
- Что значит «конечно»? - чуть не закричал он. - Отвечайте прямо, не виляйте! В последний раз спрашиваю... Моёте или не мегёте?
Я собрался с духом и уверенно ответил:
- Могём!
- Тогда, - успокоился он, - ступайте к себе в отдел и получите согласие масс, мол: «Да, перевыполнить план на 150 процентов мы могём!» Я вернулся в отдел, собрал всех и неуверенно начал:
- Товарищи! Я собрал вас здесь, чтобы выяснить существенно важный вопрос. Как вы считаете... перевыполнить план на 150 процентов... мы с вами мегём или не могём?
В комнате наступила тишина. Я опустил глаза и ждал. Первым, как всегда, нашелся единственный в нашем отделе профессор - Громов.
- Конечно, мегём... - грустно вздохнул он.
А на следующий день в стенгазете предприятия появилась заметка нашего культорга под названием «Мы все могём!».
За неделю на призыв откликнулись и остальные отделы. А через два дня перед главным входом предприятия появился красочный плакат: «Могём перевыполнить план на 250 процентов!»
За полгода в движение включились все предприятия города. И точно такие же плакаты появились на железнодорожном вокзале и в аэропорту. А вскоре и диктор по телевидению объявил, что «к новому движению подключились и остальные города страны, потому что наши трудящиеся все можут!»
Поскольку на телевидении дикторы всегда говорят правильно, ученые-филологи тут же занесли новые формы слова в словарь современного русского языка.
С тех пор новый директор несколько раз вызывал меня к себе. И наш отдел всегда в таких случаях выступал зачинщиком все новых и новых движений. Не раз включались мы и в движения, начатые на других предприятиях.
Однажды жена вернулась домой, тяжело опустилась в кресло и, грустно вздохнув, сказала:
- Устала я, Петь. И больше так и не можу, и не хочу.
- Чего не могёшь и чего не хотишь? - переспросил я.
- Завтра кросс, - ответила она. - Всем отделом бегим!
- Бегите бегмя? - переспросил я.
- В том-то и дело, что бегмя бегим! - посетовала она.
В это время из магазина пришла дочь и сказала:
- Я достала творог. Куда покласть? Тама или туга?
- Поклади здеся! - отвечала жена.
- Поклала, - сказала дочь.
- Как много тебе продавщица творогу положила?! - удивился я.
- Не положила, - как филолог поправила меня жена, - а наложила.
Неожиданно у меня появилось ощущение, что мы все неправильно говорим. Но... Я заглянул в новенький, купленный недавно литературный словарь и обнаружил, что говорим мы, согласно новому словарю, совершенно верно.
«Ну надо же! Что хочут, то и делают!» - подумал я неизвестно про кого, махнул рукой на все и включил телевизор. Мне ответила молодая самодеятельная певица. Она пела известную песню Аллы Пугачевой на новый лад: «Все можут короли!»