ДУША, КАК БАБОЧКА, НАКРЫТАЯ СТАКАНОМ…
Я возвращался в поезде из Петербурга в Москву после концерта. Разбирал записки, присланные зрителями во время перерыва. Среди них оказался конверт со стихами, написанными от руки.
Однако в тот вечер читать стихи мне не хотелось, я слишком устал после концерта. Правда, интуиция, которая в отличие от разума, меня никогда не подводила, подсказывала, чтобы я все-таки не выкидывал эти три листочка, исписанные аккуратным женским почерком бывшей отличницы с пляшущими неровностями от сегодняшнего одиночества.
Я решил отложить листочки в какой-нибудь не самый дальний файл дипломата, чтобы в ближайшее время они мне сами попались на глаза, и на свежую голову их прочитать. Один листочек неожиданно выскользнул из рук и спланировал на пол. Я поднял его, невольно прочитав первую строчку:
Моя душа, как бабочка, накрытая стаканом
«Это что, - сыронизировал я про себя, - стихи обо мне?»
Мне так понравилось это совершенное сочетание слов, загнанное в образ, словно та самая бабочка в стакан. Я даже засомневался, читать ли дальше? Так в юности идешь по улице за девушкой с многообещающей фигурой песочных часов и боишься ее обогнать: а вдруг лицо ее похоже на циферблат? «Но ведь в юности во мне всегда хватало решимости обогнать» – подумалось мне, и я, зачерпнув смелости в своем прошлом, прочитал вторую строчку:
Без воли вольная, легка, невелика
Нет, она не разочаровала, скорее заинтриговала. Кто так высоко и поэтично начинает стихи, тот должен быть внутренне уверен, что он сможет их достойно продолжить. Моя смелость уже переросла в настоящую отвагу, и я дочитал четверостишие:
Наивно ищет страны-великаны
В тупых углах граненого мирка.
Нет, это не только обо мне. Это обо всех, кто познает мир через окно телевизора, прорубленное бесами в мир из каждой нашей жилплощади. Нет, нет и еще раз нет! Я продолжаю быть конкретным сатириком, а поэзия конкретной быть не может. Забыв об усталости, я несколько раз перечитал присланные листочки. И уже тогда в купе понял, что в следующий приезд в Петербург позвоню по указанному в конце телефону девушке, а может бабушке (хотя, конечно, этого бы не хотелось), которая скромно подписалась «Юля Борисова». В конце концов, может, рано очаровываться. Может быть, это уже законченная поэтесса. Профессиональная. Которую не печатают. И она хочет, чтобы я ей помог.
Юля оказалась далеко не поэтесса. Более того, вообще отказалась говорить, кем она работает. Какое это имеет значение? Сказала, что пишет просто для себя, потому что пишется. Никогда не печаталась и не собирается.
Я всегда утверждал, что сатириком можно стать. Этой профессии можно научиться. Можно еще обучиться профессии песенника и производить тексты для песен так же, как кулинар приготавливает ватрушки или мясник сосиски. Ведь невозможно представить себе ПТУ поэтов, но можно реально открыть ПТУ песенников. А поэтом надо родиться.
Я имею право это утверждать, потому что сам в юности писал стихи, но такие плохие, что сегодня не могу найти ни одной строчки, которой мог бы похвастаться. Именно когда я понял, что не смогу выучиться на поэта, выучился на сатирика. Вот тогда-то моя душа и накрылась успехом, как та бабочка граненым стаканом.
Впрочем, может наоборот, мне повезло. Ведь когда в обществе есть надежды, кумирами становятся поэты, когда надежд нет – сатирики.
Не дай Бог дожить до того времени, когда все наши поэты переродятся в сатириков. Ведь поэт – это дар Бога государству. Если в народе сами собой рождаются поэты, значит у Творца на этот народ особые надежды. Так что пока у нас есть девушки, которые пишут пылкие стихи не за деньги, а просто так, потому что им так пишется, по божьему велению,
МЫ ВСЕ НЕ БЕЗНАДЕЖНЫ!
ЮЛИЯ БОРИСОВА
* * *
Душа, как бабочка, накрытая стаканом.
Без воли вольная, легка – невелика.
Наивно ищет страны – океаны
В тупых углах граненого мирка.
Во мне ютится трепетно, безропотно,
Затейливыми крыльями шурша,
Верша свой труд нетрудный и бесхлопотный,
Диковинная бабочка – душа.
С тончайших крыльев странно-неустанно,
Тишайшая, как Эльфов голоса,
Мельчайшая, как капельки тумана,
Легчайших рифм срывается пыльца.
* * *
Ноябрь был безслёзным,
Декабрь был безснежным,
Январь – безморозным,
А год был безнежным.
* * *
Не уезжай
Ты снова в путь. Ну что же, с богом!
Пиши, звони, не забывай.
Давай, присядем на дорогу:
«Не уезжай! Не уезжай!»
Салют, пока, привет, счастливо,
Ариведерчи и гуд бай,
А в сердце криком молчаливым:
«Не уезжай! Не уезжай!»
О, как нелегок путь идущих.
Тернист, врагу не пожелай.
Но больше боли в жизни ждущих
В простых словах - не уезжай!
И ждать я стану на пороге,
И ты меня не забывай
Хоть первых пять минут в дороге
- Не уезжай! Не уезжай!
И в каждом миге, в каждом звуке
О, память, будь не умирай!
Звучит в колесном перестуке:
«Не уезжай! Не уезжай!»
30.03.97.
* * *
Смех
Смех - это плач без слез
Над чередой потерь,
Кто униженья снес,
Плачет без слез теперь.
Смех - это шумный вздох
Из потаенных глубин.
К плачу наш мир оглох,
Слышит лишь смех один.
Смех - это тайный страх,
Скрытый под маской стыд.
Смех - лицемерия крах,
Смех - это смерть обид.
Важность всегда смешит.
Клоун всегда герой.
Смех, как аккорд души
В песне любви земной.
* * *
Будь богом я - в невидимой заботе
Я б боль у Вас взяла и боли страх.
Я б землю, на которой Вы живете
Баюкала бы тихо на руках.